Газета.Ru в Telegram
Новые комментарии +

Три книги до весны

О лучшем чтении февраля

журналист, литературный критик

На этой неделе объявят длинный список премии «Национальный бестселлер», и литературный сезон в России начнется. Так бывает каждый год – сначала длинный список НацБеста, потом длинный список «Большой Книги», потом короткие списки, списки финалистов, в конце мая объявляют лауреатов первой премии – не самой крупной, но самой оригинальной и независимой, собственно, «Национального бестселлера», а под конец года, когда уже всем все понятно, итоги подводит тяжеловесная и респектабельная «Большая книга». Так постепенно мы узнаем, что весь год нужно было читать и что мы не читали.

Анализировать и даже просто обозревать длинные списки – а вот именно сейчас таковой список «Национального бестселлера» уже известен – дело долгое и утомительное для читателя, прежде всего. Именно потому что списки эти длинные – по 50 названий. Чтобы никого не утомить, я решил рассказать вам о трех русских книгах, которые вышли или в самом конце прошлого года, или в самом начале этого. О книгах, которые помогут пережить февраль и встретить весну с неразглаженными извилинами мозга – а ведь ему сейчас нелегко.

Книга первая: Сергей Беляков, «Парижские мальчики в сталинской Москве».

За свою монографию «Гумилев сын Гумилева» Беляков семь лет назад получил «Большую книгу». Не то чтобы кто-то тут был зациклен на премиальном процессе, но, согласитесь, когда непростую, весьма объемную и тематически специфическую книгу отмечают главной литературной наградой, это возводит автора в ранг тех, кого читать обязательно.

«Парижские мальчики в сталинской Москве» – это развернутый на семьсот страниц комментарий личного дневника Георгия Сергеевича Эфрона – сына Марины Ивановны Цветаевой. Георгий Сергеевич в русской культуре известен как Мур – так его называла мать и все знакомые.

Судьба Цветаевой и ее семьи известна. Уехала из России, познакомилась с Сергеем Эфроном, жила в Париже, но потом вернулась в Москву. Под давлением мужа, который сотрудничал с НКВД. И под давлением Ильи Эренбурга. Был 1938 год. Мужа арестовали, посадили, расстреляли. Дочь Ариадна отсидела 10 лет, потом провела в ссылке еще семь, пока не была реабилитирована за отсутствием состава преступления. Сама Цветаева повесилась, а сын ее пропал на войне.

Но остались дневники этого сына – дневники Мура. И эти дневники сами по себе известны как прекрасное литературное произведение. Мур был не по годам развит как физически, так и интеллектуально. А Сергей Беляков вытянул из этих дневников всю эпоху целиком. Как выглядели ларьки с мороженым и какое оно было на вкус? Хорошо ли было в Парке культуры весной 1940 года? О чем думал юный Мур? Конечно, он думал о женщинах. Как одевались женщины тем летом? Какими духами пользовались и сколько те духи стоили? Любили ли советские граждане консервированных крабов? Нет, не любили и не покупали, хотя этими крабами были забиты прилавки и стоила банка самого дорогого сорта 9 рублей 60 копеек. Для сравнения – учитель фокстрота на летней танцевальной площадке мог заработать 1 500 рублей в месяц.
Марина Цветаева заработала за 4 месяца переводами почти 4 000 рублей. Большую часть денег приходилось тратить на капризы Мура – он отчаянно нуждался в красивой жизни. Рестораны, шампанское, прогулки с другом Митей Сеземаном – потому в названии книги и «мальчики» во множественном числе.

В одной из глав книги мы узнаем, что советские презервативы «Красный резинщик» стоили 2 рубля 50 копеек за штуку.

Мелочи? Нет, это ткань времени, которую Сергей Беляков собрал нитками, соединил и предъявил как полотно. Иногда смешное, но в основе своей, конечно же, трагическое. Парижский мальчик, которому помимо московского мороженого досталось самоубийство матери, эвакуация, уголовное преследование, голод и смерть на войне.

Книга вторая: Тим Скоренко, «Стекло».

Фантастика – жанр более сложный и трудоемкий, чем может показаться. Всякий автор стремится уйти от простого развлечения к самопознанию, а уж дальше к познанию мира и еще дальше – к тому, чтобы нести свет истины читателям. И тем, кто начинает с философского романа обо всем, это чисто технически проще. А тем, кто пишет фантастические боевики, приходится выгрызать себе право, вставать в ряд с писателями, влияющими на умы. Хотя труда в научной фантастике часто не меньше.

Это я к тому, что Скоренко берет обыгранный скелет: есть некое таинственное и смертоносное явление – Стекло. Оно имеет источник, и оно постепенно поглощает мир с Севера на Юг. Стекло – это и артефакт, и что-то непостижимое, и Святой Грааль, и философский камень, и сама смерть, и стимул жизни. Стекло – это и фигура сознания, и стержень мира, альфа и омега, Гог и Магог.

Эта канва облицовывается фактурой – холод, многометровые снега, охотничьи схроны, прозрачные мертвецы на деревьях, ходы, ведущие то ли к ответу, то ли к неминуемой смерти, страшные запыленные поселения со слепыми домами и облупившимися монументами.

В получившееся здание автор запускает героев – безупречные убийцы, отчаянные лихие женщины (конечно, проститутки, но и святые в то же время), наркоторговцы, торчки, зловещие дети, группа искателей источника Стекла. Эта группа непременно состоит из двенадцати человек – да, в фантастике тоже есть место евангельским аллюзиям. Но самое главное – в пространстве книги ничего не происходит как обычно. Изменяется время, причем прошедшее. Расстояние не поддается измерению. Сатанински пляшет память. В руках ребенка сверкает нож.

И все это пугающим образом начинает напоминать кадры хроники прошедшего года. Один сплошной боевик – книга как настоящий пейдж-тернер меняет картинку со скоростью ленты новостей. Это и «зона» Стругацких, и «Теллурия» Сорокина, и даже «Остров Сахалин» Веркина. Хронотоп, который будто бы существует только в фантазиях автора, но если присмотреться поближе, можно разглядеть его за темным окном.

Книга третья: Мария Панкевич, «Долина красоты.

Я хотел бы сказать, что это легкое чтение: книга небольшая и написанная будто в одно касание, вечер – и вот уже последняя страница. Но это чтение весьма тяжелое, хоть и увлекательное.

Героиня в подростковом возрасте волею полоумной истеричной матери попадает в школу-интернат сектантского типа, которой руководит академик Щетинин. Школа эта находится под Новороссийском и населена парубками да дивчинами. Сама же героиня происходит из Петербурга, где уже хлебнула и алкоголя, и ранних поцелуев, и клубных концертов, и ночных гуляний. Все это сопровождалось разводом родителей, после которого мать и подумала, что ей будет лучше иметь дочь в интернате, а не подле себя. Видимо, чтобы несколько заглушить чувство вины, интернат был выбран с передовой программой образования.

Мать начинает вести себя как крайне необаятельный и грубый зверь – ни зимних вещей для дочери, ни денег, ни средств личной гигиены. Одни попреки и окрики.

Школа же оказывается натуральной сектой, где детей заставляют целыми днями работать, спать дают по пять часов, кормят малокалорийными отходами, а в перерывах в качестве образования втирают откровенную дичь о корнях, святости и вульгарной этимологии – «Расея, потому что от «ра» – от солнца, как и радость».

Речь педагогов и верховного директора состоит из того, что и по сей день можно слышать на вебинарах и прочих инфоцыганских марафонах желаний – «в моменте», «в потоке», «включенный», «пассионарный». И так до бесконечности, которой кажется каждая минута.

Героиню окружают оболваненные сверстники, которые мечутся между смертельной усталость и чувством вины – это же основа любой секты, каждый должен считать себя плохим и грязным. Это вакуум всепоглощающего бреда. Можно опровергать каждую глупость в отдельности, апеллируя к филологии, к истории, биологии. Но когда из этих глупостей состоит окружающая реальность, организму не хватает здравого смысла, чтобы преодолеть морок.

Несмотря на то, что весь текст написан на основе реальных событий, Марии Панкевич удается находить творческие решения, делающие текст художественным. Так она умело отстраняется от ужаса через подростковые романы, побеги, наблюдения, секс, конечно, секс, и через смех. Через всепобеждающую иронию. И героиня сначала втягивается в художественную реальность из окружающего ужаса, а потом смеясь выпархивает в настоящий мир.


Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.

Загрузка