Цивилизация
Жизнь часто копирует искусство, и сейчас в одной своей небольшой части эта жизнь пытается скопировать повесть Михаила Булгакова «Роковые яйца». Там после воздействия особого луча из яиц должны были вылупиться гигантские куры, но вылупились гигантские змеи, ящерицы и страусы. Яйца перепутали, а гады поползли по средней полосе России и остановились у самой Москвы только с наступлением холодов.
И вот в Москве на этой неделе заведующая отделом дезинсекции Института дезинфектологии Роспотребнадзора Светлана Рославцева рассказала, что у ведомства есть достоверная информация о распространении мадагаскарских тараканов в Москве. Это такие очень детализированные, я бы сказал, тараканы, которые, во-первых, достигают десяти сантиметров в длину, а во-вторых, умеют шипеть и свистеть. Говорят, пара сбежала от хозяев, которые неправильно их содержали, и размножилась. А кто б из нас не мечтал так же? Сбежать и размножиться.
Правда, ученые утверждают, что мадагаскарским тараканам не удастся создать в нашем климате устойчивую популяцию, скорее всего, очень скоро все они перемрут. Но если вы увидите большого шипящего таракана, говорят ученые, боритесь с ним так же, как и с обычным, и ничего не бойтесь, вреда от него никакого нет. Совет так себе, думаю, немногие вспомнят, когда они в Москве последний раз видели тараканов. Я их и в Петербурге-то давно не встречал.
А в прошлом году в Москве было много лис, их встречали на Бауманской и в Филях. Видимо, во время карантина людей на улицах стало поменьше, а помоек осталось столько же, вот пугливые лисы и решили составить крысам конкуренцию.
В эти дни, как ни гони от себя мысли, а хочется подумать о том, что же будет после нас. Скажем, тараканы – это расхожий знак постнуклеарной эпохи. Говорили же, что они могут пережить ядерный взрыв. Это, конечно, несколько сомнительно, потому что, во-первых, никто не проверял, а во-вторых, что они там после взрыва будут есть, они же теснейшим образом связаны с человеком. Или вырастут все до размеров тараканов мадагаскарских, а мадагаскарские вырастут до размеров лисы? Если никому из них не будет мешать человек. Трава пробьет бетон за десять тысяч лет, причем так, что полностью заменит его визуально.
В Венеции еще два года назад кричали, что после отъезда всех туристов природа очистилась настолько, что в каналы вернулись дельфины. Потом уточнили, что дельфины там и раньше бывали часто, просто гондолы с вапоретто перестали баламутить воду, поднимая ил со дна, и дельфинов стало видно.
И вот она, эта прекрасная постнуклеарная Венеция – по ней скачут тараканы размером с козу, ныряют дельфины в дистиллированной воде и лисы размером с губернатора водят хороводы на Сан-Марко.
Но, знаете, ничего этого не будет. Не будет никакого «после нас», природа не очистится настолько, чтобы Земля выглядела не задетой ни одним киловаттом электричества.
Все закончится, но не закончатся люди. Цивилизация в некоторых своих частях и регионах может нажимать кнопку лифта, который ведет на уровень предыдущего культурного слоя, но в целом мир, как это ни покажется странным, вполне устойчив.
Третьего дня в Москве отменили маски, или, как уже все привыкли говорить, масочный режим. Будто строгий режим, будто диктаторский. Сначала казалось, что маски нужно будет носить две недели, потом все согласились месяца на три, а через год все привыкли – эти куски низкокачественного нижнего белья приросли к лицам. А теперь люди в магазинах снова улыбаются и узнают друг друга.
И это, конечно, совсем мелочи. Но ведь и людям, ждавшим своих с фронта, иногда казалось, что это навсегда. И те, кто уходил на фронт, не всегда верили, что вернутся. И даже за последние пару месяцев нам уже не один раз казалось, что прежнего мира уже никогда не будет. Все исчезнет, останутся только тараканы, и не всегда даже мадагаскарские. Но нет, и это не навсегда, как было написано на кольце царя Соломона.
Человек, конечно, имеет некоторую склонность к самоуничтожению, и порой она достигает ужасающих масштабов, после созерцания которых кажется, что стихи и тексты больше невозможны. Но весь человеческий опыт учит нас тому, что в рамках сознания возможно все. А сознанием, кроме нас тут, кажется, не наделен никто.
Некому будет смотреть на то, что останется после нас. У нас никого, кроме нас, нет. И никому, кроме нас, с нами не справиться.
Страх исчезновения вполне естественен, потому что он позволяет мозгу выстроить ситуацию невозможного, ситуацию, которой не может быть в мире. И от этой ситуации предостеречь. Может быть, в последний момент, но все-таки до появления гигантских тараканов на нашем месте.
Мы без природы друг без друга не выживем. Да, вероятно, ей без нас будет лучше, но некому будет ее обозревать, любить и запечатлеть. Некому будет, в конце концов, наслаждаться жизнью. А что такое жизнь без наслаждения? Так, одно существование.
Именно поэтому разница между бытием и сознанием надумана. Как и проблема того, что будет после нас. Не потому, что после нас хоть потоп или совсем ничего, а потому, что никакого «после нас» не будет вовсе. Мы как-нибудь выкарабкаемся. И дальше жить со всем этим нам, а не тараканам.
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.