Цивилизация
Страшно нарушив правила дорожного движения, я въехал в Великий Новгород ранним солнечным утром – немедленно по окончании празднования Дня России и, как удалось узнать, Дня города.
За 100 рублей новгородский государственный инспектор безопасности дорожного движения в нескольких энергичных и полных сарказма словах описал мне, как я смею до такой степени не уважать родную страну и, следовательно, мать.
Я согласился, чего спорить – инспектору-то можно было дать не более 19 лет, он был утомлен бессонной ночью, и вскоре я обнаружил причины и его гнева, и его сарказма.
Великий Новгород был усеян несколькими видами неподвижных объектов. По количеству не было равных пластиковым оберткам от закусок к пиву; вторым номером шла пивная тара – от широко рекламируемой алюминиевой банки самых причудливых форм — на зависть художникам какого-нибудь американского направления! – до бесконечных пластиковых бутылок.
По объему же и весу лидировали человеческие тела. Сон застиг их в самых разнообразных позах. Одного внезапное помрачение сознания бросило на кусты, где он и лежал на манер особенного человека Рахметова из романа «Что делать?» великого русского идеалиста Николая Гавриловича Чернышевского; этот новгородский Рахметов издавал такие звуки, что делалось страшно.
Хотя успокоительно каркали также и птицы, сидевшие вокруг него.
Другой новгородец, надо полагать, взялся перейти проезжую часть в установленном месте. То ли красный сигнал светофора прервал его шаг, то ли шальной водила, презрев ПДД, промчался мимо него… Итог был таков: ноги его покоились еще на тротуаре, телом же он мирно спал на «зебре», точно попав на белую линию головой.
Поливальная машина аккуратно объезжала его; дождевая вода принесла к его телу несколько особенно прекрасных пакетиков из-под картофельных чипсов.
Третий устроился особенно удобно. Составив несколько пластиковых столов, он укрылся огромным тентом с надписью «Пиво»; под столами разлеглись собаки нескольких эндемичных новгородских пород: лайка с лицом бассета; овчарка ростом с болонку и карликовый дог с хвостом крючком. Они были настороже, храня сон хозяина, и рычали всякий раз, когда кто-нибудь пытался приблизиться к его ложу.
Там и сям лежали, разметавшись во сне обычным человеческим способом, и другие особи обоих полов.
Тем временем городское коммунальное хозяйство Новгорода вело борьбу за чистоту. Двигаясь с чудовищными усилиями, женщины средних лет сметали драгоценные объекты пьяного человеческого творчества в кучи, грузили их в мусорные машины, и Новгород на глазах становился все чище и чище.
Только вокруг человеческих тел еще сохранялась недавняя история.
Некоторое время я не мог объяснить себе, почему ж столько новгородцев осталось ночевать на улице после праздничных мероприятий. Может, это традиция, корнями своими уходящая во времена вече? Решили, например, важнейший вопрос, а дискуссия отняла столько сил, что оппоненты в знак примирения вместе уснули у вечевого колокола?
За помощью я обратился к иному, менее юному инспектору ГИБДД, степенно, с жезлом в руках патрулировавшему непроезжую территорию вблизи Новгородского кремля.
«Бог их знает, что их так слетелось много, — сказал мне этот человек, оказавшийся татарином по национальности и, по стечению обстоятельств, Рахметом по имени. – Тянутся со всей области. У нас иностранцев сейчас много, своих туристов много, не доедают, не допивают, бомжам рай, деньги просят. Погода опять же ничего, солнце ничего, дискотека — они любят. Лето проживут – рассосутся. Гибнет их много, особенно под колесами».
Ясным днем, когда утро уже закончилось, я застал одного из своих героев, того, что лежал на кусте в окружении ворон, моющимся в реке Волхов. На том берегу громко играла музыка. Обернув вокруг себя какие-то темные тряпки, он вынул из сумки рыбную голову, недопитую пластиковую бутылку пива, прижмурился на солнышко, глотнул, закусил и сказал, глядя в никуда:
— Пойду плясать! Люблю плясать! Пойду плясать!
И заревел медведем от счастья.
