Цивилизация
«Дачные правила» – именно так назывался один из многочисленных рассказов Антона Павловича Чехова, посвященных дачной жизни. «Дачные правила». Там, в частности, значилось — «Воспрещается жить на даче сумасшедшим, безумным, страдающим заразными болезнями, престарелым, малолетним и находящимся в строю нижним чинам, ибо нигде нет столько опасности сочетаться законным браком, как на чистом воздухе».
Дача и особенная дачная жизнь — это самое русское, самое летнее, самое романтичное, трогательное и насыщенное, что может быть на свете. Конечно, во времена Чехова дача была доступна далеко не всем, но все же многим и, скажем, достаточному числу людей, для того чтобы сформировать русский дачный миф и дачный канон. В конце концов, в городах тогда жило всего 15% населения. Да и среди них хватало рабочей бедноты, остальные же жили просто в деревнях, тут уж не до дачи.
А вот мелкие чиновники — у крупных, понятно, были свои дома и даже поместья — владельцы лавок и творческая интеллигенция на лето непременно нанимали дачу. Со стороны Москвы это Кунцево, Останкино, Сокольники, Перово, Пушкино, Малаховка, Томилино. Все, что сейчас застроено жилыми комплексами и торговыми центрами. Со стороны Петербурга это более скромные Комарово, Стрельна, Репино.
А там самовары, беседки, веранды, те самые вишневые сады, шампанское в обед, что-то покрепче вечером, нелепые купальные костюмы на речке, дети с зонтиками от солнца и бесконечные праздные разговоры. Собственно, праздный разговор — и есть именно то, что отличает человека от животного. Волки с лисами-то общаются сугубо по делу.
Дальше было естественное увядание этой стихийной культуры на фоне интенсивного построения бесклассового общества. Конечно, дачи были у номенклатуры, и некоторые ответственные работники, а также часть обласканных властью творцов могли позволить себе их снимать или даже получать в качестве поощрения. Строились поселки скульпторов и художников, знаменитые писательские дома в Переделкино и том же Комарово. Но это все казалось и временным, и незыблемым. В общем, чем-то не своим.
А потом на фоне пережитой национальной трагедии Великой Отечественной войны, еще не забытой по-настоящему, еще переживаемой внутренне теми, кто с нее вернулся, появились те самые заветные шесть соток. Пожалуй, самая незыблемая собственность советского человека. Раздавать по 600 квадратных метров для выращивания плодов и ягод начали еще при Сталине в конце 40-х, но массовые масштабы это начинание, конечно, приобрело при Никите Хрущеве. И длилось довольно долго, чуть ли не до развала СССР.
Вот тут советский человек развернулся. Строиться было сложно в силу общего дефицита примерно всего. Сколько нужно кирпича на небольшой дом? А сколько его можно было единовременно купить? Разница между этими величинами колоссальная. Мне рассказывали, как один мужчина (наш дальний родственник) сказал своей жене году в 1967 — собирайся, у тебя сегодня день рождения, я приготовил для тебя сюрприз. Они на электричке поехали туда, где ему выдали участок, шли через поля полтора часа, а потом сидели на проселочной дороге дотемна. В конце концов приехал самосвал с кирпичами, и они вдвоем с женой разгружали его полночи. Это был его подарок ей — заботливый муж смог добыть кирпичей на строительство домика.
Все это было маленьким, но любимым. Снова чай на веранде, старые журналы, прививание груши к сливе, велосипеды, речки и пруды, дети три месяца сидят там с бабушками и дедушками, а родители, работая в городе, раз в неделю привозят продукты.
Потом наступили девяностые. И мои знакомые, у которых дача была километрах в пятидесяти от Москвы, на зиму увозили с собой дверь от холодильника. Потому что весь холодильник увозить тяжело, а без двери его никто красть не будет. Приехав проверить дачу, они увидели на стене дома записку: «Верните дверь холодильника, а то сожжем дом». Такой вот дачный терроризм и киднеппинг. Дверь вернули, холодильник украли, дом не тронули.
Но удивительным образом все это сформировало у нас чувство дачи как чувство Родины. Мы готовы ехать на электричке по два часа в каждую сторону или стоять в бесконечных пробках, чтобы тратить свои выходные на покраску какой-нибудь доски, починку забора и поход на зарастающую речку. Зато потом вечер, яблоневый сад, чай со смородиной. С черной, конечно, которую так трудно собирать ночью, особенно когда её нет.
Лет пять назад я ехал на поезде через Швейцарию и увидел скопление маленьких сарайчиков с микроскопическими огородами вдоль реки. Я спросил своего попутчика — швейцарца: что это? Он сказал — это хойсхен — загородные домики, хижины, в общем. Там люди на этих клочках земли в свободное время разводят огородную поросль. Я изумился — а как же они живут в таких крошечных помещениях в свое свободное время? А там нельзя жить, ответил мне собеседник. Это не разрешено законом. Туда можно приехать в выходной, поухаживать за огородом и уехать. А домик — это для хранения садового инвентаря. Конечно, у богатых европейцев есть свои загородные дома и даже резиденции. Но дач! Дач у них нет.
И нет этого стука падающих на крышу деревянной веранды яблок, и покосившегося забора тоже нет. И это даже хорошо. Но я бы так уже не смог.
Еще раз упомянем Антона Павловича Чехова: «Травы не мять, почвы не загрязнять и берез не ломать. Последнее может быть допускаемо только в интересах педагогии и правосудия».
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.