Цивилизация
Я избавилась от друзей, от одежды, от привычек, от фотографий.
Это было очищение. Приступ очистительной ярости.
Все знают: если предстоит какое-то радикальное изменение – лучше от всего прошлого сразу избавляться. Это хороший совет.
Если у тебя на горизонте другая страна, например. Другая религия, другая оптика – стоит сразу рыть очень глубокую яму, чтобы на ней поставить совершенно новый фундамент.
Разные жизни никогда не дружат между собой.
Так итальянка Валерия Коллина и поступила. У нее было три жизни – прежде чем наступила ее смерть и началась ее жизнь после смерти.
Как живут матери убийц? Как они чувствуют себя, как ощущают: это лоно дало миру такое чудовище, эти руки его гладили, эти губами ты улыбалась в ответ на улыбку будущего монстра… Хоть все свое тело порви на части.
Немолодая женщина в хиджабе почти в полной темноте смотрит прямо в кадр и начинает разговор. Так странно начинается ее исповедь, исповедь человека, чьи исповеди кино обычно не принимает. Брезгует. Боится.
Бывает, случается катастрофа из ряда вон, дальше жить невозможно, все рельсы и шпалы, по которым паровозик шел, разобраны, паровозику конец…
А между тем такие катастрофы случаются на каждом шагу. Искусство такие случаи разбирать не любит. Художественную, общественную, денежную выгоду не получишь.
Это кино называется «После моста» – название-аллюзия на «мир-после-Освенцима», термин, появившийся в литературе, которая пыталась осознать, как был возможен в цивилизованном мире Холокост.
Фильм «После моста» показали вчера в Москве на фестивале «Докер», фестиваль из года в год показывает актуальное документальное кино.
Но бывает кино – и бывает кино.
Это – надо показывать и смотреть.
Фильмов о войне, о катастрофах полно, кто ж не хочет поживиться на горе. Поэтому кино всегда снимается с точки зрения жертвы. Такое кино снимать легко и приятно. Зрители рыдают. Бокс-офис, призы, то-се.
А вот еще такая схема принесет вам славу и деньги: две жертвы двух враждующих сторон оказались заперты в ситуации, пространстве, откуда выхода временно нет – и вот между ними любовь и понимание – зритель уходит с фильма, все-все осознавший и довольный собой.
Существует общественный консенсус по поводу жертвы. А вот по поводу убийцы – нет.
Как такое возможно, бла-бла, – жеманно говорит зритель, – что посредине бела дня существуют выродки и педофилы – зачем об этом думать вообще – они же сумасшедшие, они же не норма, они же родились в ненормальных семьях. А что, если нет? А что если они норма, а что, если в нормальных любящих семьях родились? Ханна Аренд и Зигмунд Бауман, писавшие о нормальности зла, получили свое на орехи, мало кто пишет о травле в их адрес.
Даже о больших катастрофах создается для обывателя что-то очень мимишное. Жертвы хорошие и несчастные – убийцы патологические личности. И вот индустрия произведений о трагедиях жиреет и пирует. Не задевая сути катастрофы.
Но есть настоящие монахи и воины киноиндустрии. Они снимают вот такое кино, например, как «После моста».
В 2017 году… мы же еще это помним, правда?.. или забыли все?.. был теракт на Лондонском мосту.
На тротуар выехал фургон и начал давить пешеходов. Потом из фургона вышли трое с длинными ножами, «исламского вероисповедания», и стали резать людей. Погибли восемь человек, десятки человек получили ранения. Через несколько минут все трое нападавших были застрелены полицией.
Имя одного из них дольше всего не могли обнародовать. Это и был он. Сын. Юсеф.
Синьора Валерия держится с невероятным достоинством. С невероятным достоинством держатся и авторы фильма. Здесь со зрителем никто заигрывать не станет.
Сперва ее одолевали журналюги.
– Синьора Валерия, что вы сейчас чувствуете? Что бы вы сказали семьям погибших? (обалденный журналистский вопрос)
– Невозможно сказать что-то вразумительное. Все, что я могу сказать, – что я очень хорошо понимаю, каково это. Я знаю, что чувствуют матери.
Атака была в субботу. В воскресенье позвонил из Марокко бывший муж Валерии и сказал, что не может связаться с Юсефом. До этого момента только два террориста были опознаны. В понедельник позвонила дочь и сказала, что едет с двумя полицейскими. Пришла полиция. Она сказала, что готова отдать свой телефон, если он им поможет, но они ответили, что не надо. «Мадам, вы не поняли, мы пришли не за этим. Мы пришли сказать, что ваш сын мертв».
Он был третьим. Но его лицо еще не показывали.
Ее сын был опознан последним. Его рука была раздроблена, он больше не сможет ей никого ударить.
С этой минуты начался самый мучительный этап ее жизни. Уже четвертый?
У нее было три жизни (сперва итальянка, католичка и актриса, потом мусульманка, марокканка и мать, потом разведенка и итальянка). Она была хорошей матерью. Чем она оказалась виновата?
Его похороны анонимны, могила его безымянна. Родная мать отказалась приезжать на его похороны и молиться на его могиле, потому что не могла принять то, что он сделал, это был ее способ сказать: «Я не согласна с тобой».
Продолжая оставаться его матерью.
Валерия бывшая католичка, общается со священником-католиком. Вот такими должны быть люди веры. Ошибка думать, что вера гуманна, вера что угодно, но не гуманна. Гуманизм дитя Просвещения и антоним религии.
(Бывают, конечно, киноопыты еще более травматичные для зрителя, как например другой шедевр, фильм «Акт убийства», где зрителя заставляют сочувствовать реальному серийному убийце).
Вот они бредут вместе: священник и мусульманка, как в раю, как звери, пришедшие на водопой, как люди до грехопадения. Однажды Достоевский написал фразу, как за чтением Библии сошлись в одной комнате убийца и проститутка – над это фразой хохотал, издевался, блевал ею Набоков, так уж она ему не зашла. Были люди, которые доказывали, что эту безвкусную фразу собственной будто бы рукой в текст Достоевского вписал издатель.
Набоков застыл в своей ненависти к Достоевскому и всех задавил ей.
А что в этой фразе такого плохого? Отличный библейский образ. Никакой пошлости. Огарок едва освещал «в нищенской комнате убийцу и блудницу, странно сошедшихся за чтением вечной книги», в любом случае важная же мысль.
Именно она приходит на ум, когда видишь этих двоих, они мирно идут и беседуют о страшном.
– Я искала сыну жену, нашла хорошую девушку, а сын вдруг сказал: мама, а разве бы ты не хотела, чтобы я женился на небесной гурии?
– Он сказал что-то страшное, что в итоге и сделал. Он принял логику смерти за бога, убивая при этом людей. Его теперь не спросишь.
Я знаю одного человека из Израиля, здорового мужика, прошедшего армию, случайного свидетеля теракта. Было так трудно его слушать. Но нужно.
Полицейские, видя, то, что случилось с людьми, рвали на себе волосы, а ведь их учат, как вести себя в такой ситуации. Но есть ситуации, которым не научишь.
Она знает все это. Синьора Валерия, итальянка, бывшая католичка, бывшая артистка, сбежавшая в Марокко, вырвавшая с корнем свою европейскую жизнь, чтобы стать мусульманкой и родить сына, который с корнем вырвал жизнь ее.
Этот фильм напоминает, конечно, Данте, и Валерия путешествует по аду, в который привел ее родной сынишка. Не случайно она так часто ходит по сумрачному лесу. Я очутился в сумрачном лесу, утратив правый путь…
Фильм страшно важный. Надеюсь, жюри не побоится наградить неконвенциональное кино призом.
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.