Цивилизация
На днях узнала, что женщина, на чьей странице я прочитала об убийстве бежавшей в Турцию фемактивистки Анастасии Емельяновой, сама тоже фемактивистка, а поселилась в Ташкенте. Поняли? Российская феминистка бежит из России в мусульманскую страну, выбирает для жизни патриархальный Эрзерум, там встречается с сирийцем в каком-то подвале, собирается за него замуж и в итоге находит смерть от руки того, кого при жизни успела назвать «самым заботливым зайчиком». Обо всем этом сообщает другая феминистка, сидящая в Ташкенте, где при походе семьи на рынок тяжелые сумки до сих пор таскает в основном женщина.
Если бы я не жила в России, а была бы, скажем, шведкой или какой-нибудь, на худой конец, американкой, я бы предположила, что обе женщины уехали из России с миссионерскими задачами: сочли, что в родной стране женское равноправие достигнуто, потому приняли на себя схиму и миссию — просвещать консервативные народы. Но я в России и точно знаю, что привел этих феминисток в исламские страны сбой программы. Бывает, что клетки у человека начинают беспорядочно делиться — получается рак. Или организм вдруг сам себя атакует — имеем аутоиммунное заболевание. С российским феминизмом случилось нечто сродни таким недугам.
Когда мы говорим о важнейших последствиях 24 февраля, то забываем упомянуть среди них огромную гуманитарную катастрофу, выразившуюся в бессмысленном бегстве из страны якобы прогрессивных и просвещенных людей, которые не иначе как под воздействием нашедшего на них морока выбрали эмиграцию в бедные, отсталые или же патриархальные страны. Люди вдруг отправились в страны, где их идеи мало кто разделяет вообще. Борцы за свободу слова бежали в Армению, Грузию, ту же Турцию. Правозащитники осели в Казахстане, Таиланде, Узбекистане. А уж исход феминисток в исламские регионы — это и вовсе оксюморон.
Мы с вами вживую убедились в несостоятельности российского феминизма. Как такового его в России и не было, если не считать активисток первого постсоветского призыва. Вспомните самых медийных феминисток 2010–2020-х. Это почти без исключения представительницы так называемого интерсекционального феминизма. А если проще — ультралевого извода. Но не в российском понимании левизны, не в коммунистическом, а в западном — леволиберальном. У нас расцвел, в том числе на деньги западных фондов, на разные гранты, самый бестолковый феминизм, который поддерживал едва ли не все антиженские явления современного общества. Например, наши модные молодые феминистки, нынче обретающие себя в патриархальных странах, поддерживали платное суррогатное материнство и легализацию проституции.
Феминисток, которые сопротивляются тому и другому и требуют запретить доводить женщину до необходимости себя продавать, записали в радикалы. Это общемировая тенденция, насаждаемая под приправой борьбы за право женщины распоряжаться своим телом.
То же — с поддержанием трансгендеров, борьбой за их права. Тут красочнее любого описания проблемы о ней расскажет история Джоан Роулинг, которую якобы феминистки затравили за отказ признавать право трансгендерных женщин выступать на женских соревнованиях, ходить в женские уборные и занимать женские рабочие места. Казалось бы, где мы, а где трансгендеры. Тем не менее у нас уже с середины 2010-х годов орудовала группа якобы феминисток, которые пустились в гендерные штудии, продвигали в массы обращения «они» и подписывали петиции за права трансперсон. Это все было у нас!
Уличное насилие, мужья-тираны, декриминализация домашних побоев, сверхзанятость женщин бытом и работой — все это для очень большой части российских молодых феминисток ушло на второй план. Даже появлялись активистки, которые вместо требований повышать декретные выплаты пропагандировали работу из дома, преподнося это как великое благо и прорыв: родив, женщина может продолжать работать с младенцем на руках! Под эту дудку ряд огромных корпораций объявляли в России, что идут навстречу независимым женщинам и позволяют после родов работать из дома. Это было и обсуждалось вовсю в СМИ! Вместо декрета — полная занятость из дома. С младенцем!
Почему у нас феминизм перенял всю эту чепуху? Свел борьбу за права женщин к пропаганде феминитивов, поддержке трансов и отстаиванию прав богатой женщины купить вынашивание ребенка у бедной?
Я долго думала и поняла: у нас феминисткам в реальности было мало работы в сравнении с теми же американскими их товарками. Там, между прочим, нет декретных. Нет как таковых больничных. Место работы, без сохранения зарплаты, могут держать за родильницей 4–12 недель, исключения единичны. Там нет никаких поправок о тяжелом женском труде, никаких запретов на увольнение беременной, никакой бесплатной медицины для всех беременных, а аборт в большинстве штатов — роскошь. Зато есть много как бы женских правозащитных движений, которые часто спонсируются мужчинами и потому порождают промаскулинный фемактивизм и откровенную чепуху. Там нельзя бороться за трехлетний отпуск по уходу за ребенком, это бессмысленно при их государственном устройстве. Но можно бороться за доступ трансгендеров в женский спорт — на это мужчины дадут денег.
Обрисовано грубо, но положение дел именно такое. Женщина там защищена меньше мужчины. Общее ощущение безопасности в благополучных странах вызвано не равноправием, а нормальной работой правоохранительной системы. Прав меньше, но они соблюдаются.
У нас же все нарушения женских прав являются, по большому счету, следствием низкой правовой культуры и плохой работы правоохранительных органов. Приведу пример. У нас в новгородской деревне сожитель-мигрант напал на мою знакомую с ножом, из ревности. Полиция приехала, дела не завели. Вскоре он украл у той же женщины лошадь. Полиция приехала вновь, по горячим следам нашла лошадь, но и этого дела не завели — вся деревня знает, что виновный договорился с отделом. Вскоре я уже обращалась в ту же полицию с жалобой на других соседей: вечная музыка. И снова ноль результата. Три проблемы, а причина одна — полиция не сработала. И думаю, что, если завтра еще какой-нибудь сосед угонит у другого машину, жертва столкнется с тем же беспределом. Где в нашей деревне поле деятельности для феминисток, если в отделе полиции в основном женщины?
Большинство женских бед в европейских регионах России идет не от заведомого неравенства, а выступает следствием неисполнения законов. Очень малая часть женских проблем сегодня в России действительно связана с дискриминацией по признаку пола. Мы все же получили от Советского Союза крепкое наследие в виде декрета, Трудового кодекса, 8 Марта…
В России, смею утверждать, у женщин нет ощущения, что они становятся жертвами институционализированного бесправия, то есть половой дискриминации. Есть проблема правового беспредела, которая обессмысливает феминизм как борьбу за равноправие. Наша проблема сегодня — не отсутствие равных прав, а невозможность их защитить. Вот и получили смешных феминисток, которые годами рвали тут глотку, отстаивая феминитивы, «полиаморию», право на 200 видов вибраторов и интересы трансов. Эти шумные псевдофеминистки задавили и заглушили единичные голоса тех, кто все же сосредоточился на сопротивлении возрождаемому патриархату и был с подачи «интерсекционных» товарок назван радикалами. Или радикалками. Меня, кстати, такие феминистки однажды аттестовали публицисткой, а мою знакомую — полиглоткой.
Эти борцы за феминитивы, суррогатное материнство и расширение местоимений под видом отстаивания прав женщин продавливали в России антиженские нормы: работу с младенцем на груди, право продавать женское тело, предпочтение интересов транс-сообщества женским и пр. Вряд ли со зла, просто хотелось быть модными и нужными. А как стать феминистками в стране, где все уже сделали Ленин с Брежневым? Пришлось сдирать кальку с западного активизма и заниматься ерундой. Неудивительно, что в час Х бежали в патриархальные исламские страны. Ни одна радикальная феминистка туда не убежала: как их было в России наперечет, так они тут и остались. Сбежали обывательницы, которым очень хотелось поиграть в активизм. Многие из этих, прости господи, феминисток в эмиграции оказались в нищете. Есть примеры работы фемактивисток в вебкаме, есть даже случаи проституции. И минимум один труп, к сожалению, теперь тоже есть.
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.