Цивилизация
Возвращение «Тихого Дона» стало удивительным экспериментом по обретению самости — так, пьяный Степа Лиходев, проснувшись поутру, мучительно пытался понять, в носках он спал или нет. Жест Первого канала и государства, поучаствовавшего в возвращении картины из итальянского плена, выглядит действительно широким и многогранным. Здесь и «русские своих не бросают», и «у нас была великая эпоха», и «поднимаемся с колен», и «забота об интересах общества». А то, что фильм демонстрируется без рекламы, добавляет каждому из сообщений твердость и приличествующую монументу сдержанность. Красиво, в общем, получилось.<1>
Показ же собственно картины вызвал вопросы еще более интересные, чем детали действительно успешного промо-жеста и коммерческого проекта.
Обретение одного из главных литературных эпосов России XX века оказалось неожиданно и смущающе актуальным не только в политическом, но и в художественном смысле. Проще говоря — непонятно, зачем было огород городить, потому что показанный стране «Тихий Дон» выглядит точь-в-точь как любая другая телепродукция основных каналов. Совершенно сериальное качество картины сделало ее удивительно и безнадежно современной.<2>
В этом есть какая-то тайна. Скажем, Руперт Эверетт в роли Мелихова. Шутки по этому поводу все уже сказаны, и остается только ежиться на сценах крепких казацких поцелуев и вспоминать, как Сергея Бондарчука чуть удар не хватил, когда узнал он ужасную правду. Это, впрочем, глупости все, и немалое число нетрадиционно ориентированных актеров на героических ролях в советском кино никого не смущало. Вот если бы Аксинью Сердючка играла — тогда да… Эверетт же вполне уместен, так же как щекастая Дельфин Форест, сыгравшая Аксинью, — в самом типаже обоих нет ничего вздорного. Странности возникают на этапе дубляжа: разговаривает славное казачество, как будто не эпопея это, а «Шутки нашего городка», актеры дубляжа так произносят «Шо?», как будто следом должен пойти закадровый смех.
От этого Эверетт смотрится не потерянной душой, а чистым хемулем в лампасах.
Это, впрочем, можно было бы понять: снимать раньше умели, а сейчас и отдублировать не могут. Однако сюрреалистичность звуковой дорожки находится в пугающем согласовании с картинкой: подробно прописанные донские будни выглядят, как будто создатели «Не родись красивой» набрались смелости на большой костюмный проект.
На каком этапе фильм раскис, как постиранная в кармане банкнота, непонятно — Сергей Бондарчук награды свои получал не зря. Возможно, сыграло свою роль то, что мало кто из присутствующих на площадке понимал, о чем идет речь. Мясная и лютая проза Шолохова, от которой просто пар идет, как от зверя, привязана к местной почве крепко, и страшно от нее должно быть посильнее, чем от мертвых японских девочек.
Объяснить британцам, что история эта не столько о судьбе и стране, сколько о вещах куда более архаичных, было, вероятно, непросто.
Возможно, осечка произошла после вызволения пленок: монтаж и вообще постпродакш — штука важная, и ответственность, которую взял на себя Федор Бондарчук в восстановлении картины отца, оказалась непомерной. Однако небрежные общие планы, простенькие мизансцены и общая декоративность постановки, напоминающая даже не лубок, а показательное выступление казачьего хора, оставляет мало места для подобных сомнений.
Остается признать, что Сергей Бондарчук был выдающимся режиссером не только кино, но и телевидения и первым сообразил, к чему все идет. Он бы и сейчас за этот «Тихий Дон» Госпремию получил.