Цивилизация
Традиционно к ежегодному музейному фестивалю «Декабрьские вечера», основанному Святославом Рихтером, организуется специальная сюжетная экспозиция, и на этот раз ее темой стал образ пути в европейском и русском искусстве последних трех веков. Куратором выступила заслуженный искусствовед Ирина Данилова, которая уже проводила выставку икон «Россия в пути», и сейчас ею был заявлен высокий градус и разнообразие культурно-философских ассоциаций: движение по дорогам жизни, истории, мировоззрений, пейзаж как метафорическое пространство общечеловеческой картины мира, а на изображениях транспортных средств въезжают целые революционные эпохи.
Стартовым пунктом был выбран XVII век — за то, что тогда, после окончания возвышенного и гармоничного проекта Возрождения, художники наконец обратили внимание на земного человека и местные дела. Среди картин — библейских сюжетов эту ситуацию даже слишком хорошо отражает «Возвращение Иакова в Ханаан» Виллема ван Ньюланта, смотрится неожиданно современно из-за полного визуального разложения в яркие краски и отдельные почти карикатурные фигуры. Объясняющий текст рядом с картиной адекватно говорит об изображении «антисобытия», воплощенного в «антикомпозиционности».
Понятно что ГМИИ — оплот прежде всего западного искусства, и, когда внутри плотно построенного из него контекста оказывается русская живопись, она нечаянно становится топливом для воспроизводства вечных стереотипов.
На выставке центральной смысловой интригой выбраны «Владимирка» Исаака Левитана — дорога, по которой гнали в Сибирь толпы ссыльных, и висящая напротив «Аллея в Миддлхарнисе» Мейдерта Хоббемы, привезенная из самой Национальной галереи Лондона. Левитана сопровождают с двух сторон портреты «Пустынника» Нестерова и «Странника» Перова, которые вместе составляют трех богатырей русской духовности, героически обретающейся в состоянии неизбывной физической и социальной неполноценности. В это время по «Аллее» прогуливается модный горожанин, ее деревья высажены в виде экологичной архитектурной колоннады, противопоставляя сущность своей изысканной и рациональной перспективы безлюдному и размокшему, возможно, в соответствии с нарицательным состоянием родных дорог русскому пейзажу.
В свою очередь, живописный эскиз «Бурлаков» Репина расположен напротив «Первой борозды» Жана Батиста Грёза, где европейские крестьяне в праздничной обстановке торжественно ее прокладывают. Символическому заложению основ новой жизни, выходит, противопоставлен рабский униженный труд российских рабочих, ведущий к их смертельному истощению. А в это время на противоположной стене европейские корабли смело бороздят океаны после великих географических открытий, в чем помогают голландская карта водных путей, подзорная труба и навигационные инструменты XVII века, а также «Астроном» Доминико Фетти из Дрезденской галереи, в раздумьях о бесконечности вселенной обхвативший своей пятерней целый глобус.
Своеобразным синтезом этих противоречий выступает в соседнем зале «Прогулка заключенных» dан Гога.
Он нарисовал в одном из позеленевших арестантов чуть ли не свой автопортрет, говорящий о незавидной доле художника как такового, все равно вынужденного бесконечно писать хоть что-то.
В той же галерее над лестницей наконец наступает XX век, еще плотнее, чем предыдущие, упакованный в два раздела: новый транспорт и Октябрьская революция. К первому художники относятся очень хорошо: «Дым от окружной железной дороги» Луиджи Луара заменяет созерцательные туманы, аэропланы и воздушные шары Анри Руссо умиротворены и по-детски нежны, паровоз ван Гога — одного рода с медленной тележкой, Александр Лабас рисует свой дирижабль в буквально самых розовых тонах, а «Новая Москва» Пименова, как всегда, покоряет освеженным сталинским буржуазным шиком. А вот революция передана странной пунктирной смесью из раритетной «Красной конницы» Малевича, шагающего с бессмысленными глазами через дома и людей годзиллу-«Большевика» Кустодиева и мрачных черно-белых офортов про восстания неандертальцев Кете Кольвиц.
Складывается впечатление, что на этом многозначительность и важность темы «пути» в искусстве куда-то улетучилась, поскольку послевоенное время представлено буквально парой автомобильных шоссе. Кураторам, похоже, современные дороги и автомобили не по душе, поскольку к их изображениям они подобрали самые критичные литературные цитаты, констатирующие поверхностность взгляда автотуриста и окончательное исчезновение из жизни исконной «дороги», которую заменили бездушные автобаны. Очевидно, что это еще один незамутненный пример стереотипов восприятия, избавившись от которых, Пушкинский музей на самом деле станет достойным ультрасовременных реконструкций от архитектора Норманна Фостера.
