Цивилизация
Предупредим сразу: речь идет вовсе не о Великой Московской Жаре-2010. Действие пьесы происходит в ближайшем будущем. Одним необычно жарким весенним днем четверка храбрых ребят, еще пятнадцать минут назад беседовавшая о творчестве Егора Летова, культе георгиевских ленточек и перекрытых на праздники улицах, входит в штаб-квартиру некой компании, ответственной за уничтожение культурных ценностей, берет заложников и выдвигает свои требования через Facebook и YouTube. Статус и видео собирают рекордное количество просмотров и комментов, но ни штурмовать молодых идеалистов, ни спасать взятый ими в заложники офисный планктон никто не торопится. Тихо, пусто, мимо захваченной офисной цитадели ездят машины, ходят девушки в коротких юбках — ни полиции, ни спецслужб. Тогда главарь шайки (Иван Макаревич) отправляется напрямик на Лубянку с требованием арестовать себя. Там высокопоставленный офицер (Борис Каморзин) объясняет ему, что
выигрывает тот, кто не играет, и что именно медийная тишина вокруг бессмысленного штурма (а поднятая в интернет-нише информационная пена за таковую не считается) является залогом их поражения.
Итак, это правда не про прошлогодний летний ад: тогда как раз власть шаталась, добровольцы сами тушили лесные пожары, и общественное мнение как раз бурлило. В спектакле «жара» — это метафора тех нескольких лет, что предшествовали горячему 2010-му: разморенный социум, в котором любое событие и любая даже самая радикальная манифестация тонули во всеобщем равнодушии.
Но никаких, упаси бог, приговоров ни голубым мундирам, ни преданному им народу никто не выносит.
Простейший театральный трюк — яркую и едкую четверку персонажей помещают в нейтральный раствор предлагаемых обстоятельств. И смотрят, как он, несмотря на свою нейтральность, медленно абсорбирует любую инициативу.
Наталья Мошина написала эту пьесу два года назад — как раз за эти два года она стала одним из главных лиц российской «новой драмы». Никакого заказа на «Жару» не было, и сочинение торило себе дорогу обычным довольно долгим путем, через читки на драматургических фестивалях и путешествие по рукам режиссеров. Текстом занялся Владимир Агеев — умный и тонкий постановщик, которого помнят по знаменитой «Антигоне» в театре имени Пушкина и остроумным «Пленным духам» в Центре драматургии и режиссуры. До недавних пор он не был замечен в пристрастиях к «новодрамовским» текстам с социальным звучанием. До недавних — пока в той же «Практике» не поставил текст Дениса Ретрова «Коммуникаты», в котором практически все действие происходило в бане, где некий без пяти минут отставной политик парился с двумя проститутками. Антиутопическая «Жара» вроде бы должна была стать второй в этом ряду и обозначить новый тренд в его карьере, но нет: как признался режиссер корреспонденту «Парка культуры», его в обоих случаях привлек просто хорошо написанный текст.
На самом деле еще неизвестно, кто кому должен больше похвал:
Агеев вообще славится умением не глушить драматургические тексты режиссерским решением, а изготавливать прозрачные и легкие интерпретации, которые не застят ни драматурга, ни его пьесу.
Так вышло и в этот раз: по-киношному смонтировав сцены беседы с эфэсбэшником со сценами в захваченном здании, он создал на сцене некую реальность, отчаянно похожу на сегодняшнюю, только слегка преувеличенную — как будто кто-то случайно сдвинул ручку регулятора контрастности в большую сторону. И таким образом дал проявиться главным актерам постановки: чрезвычайно фактурный Иван Макаревич получил в свое распоряжение выигрышную роль обреченного на безвестность героя (и совершенно гениальный монолог о том, почему при захватах нужно сразу отпускать женщин), а бывший солист группы «Корни» красавчик Павел Артемьев вдруг сыграл мечущегося агрессивного экстремиста, в один момент всерьез готового всадить в живого человека пулю, а уже через секунду сидящего на корточках и в отчаянии сжимающего голову руками.
Страшное у Мошиной все время идет вперемежку со смешным, а смешное все равно исподтишка намекает на страшное — так было у автора, так осталось и у режиссера.
Любопытно, что «Жарой» Агеев и Мошина вступили в своеобразный диалог с «Отморозками» Кирилла Серебренникова по пьесе Прилепина, причем не только на уровне игры слов в названиях. В спектакле театра «Платформа» тоже речь шла о заговоре обреченных против обывательского сна. Только если Серебренников в конце кладет явно обожаемых им героев под омоновские пули, то Агеев оставляет финал открытым: арестовывать героя Макаревича эфэсбэшник Каморзин, между прочим, отказывается. Все еще будет...
